| | БАШКИРСКИЙ НАРОДНЫЙ ЭПОС К О Н Г У Р Б У Г А BASHQORT KHALI'Q EPOSI' Q U N' I' R B U G H A 
УРАЛ-БАТЫР | АКБУЗАТ | БАБСАК И КУСЭК | КОНГУР-БУГА | Другие эпические сказания башкир | Сведения о вариантах | О башкирских эпических напевах. Словарь | Башкирские сказители и их эпический репертуар 1. Академический перевод Хакимова А.И., Кидайш-Покровской Н.В. и Мирбадалевой А.С. Главный редактор серии «ЭПОС НАРОДОВ СССР» Петросян А.А.; составители тома Мирбадалева А.С., Сагитов М.М., Харисов А.И.; авторы комментария Мирбадалева А.С., Сагитов М.М.; башкирские тексты подготовили Сагитов М.М., Харисов А.И.; ответственный редактор Кидайш-Покровская Н.В., редактор издательства Янгаева А.А. См. Башкирский народный эпос. Москва, Наука, 1977, С. 265-372 1. На южных башкир* напали вражеские полчища. На помощь им во главе войск северных башкир* прибыл батыр по имени Миней. Он бесстрашно сражался с напавшими на страну врагами — хуннскими тюрками* — и своей богатырской силой удивил весь народ. За храбрость, которую он показал в сражении, Минею отдали красавицу по имени Тандыса, не знавшую себе равных по красоте в тех краях. Отец и мать проводили Тандысу в дом жениха, дав ей в приданое бурую корову[1]. 2. Миней и Тандыса, ведя за собой бурую корову[2], по склонам Урала и по холмам отправились на север, на родину батыра. Там они зажили в любви и согласии. Появились у них красивые и здоровые дети. Бурая корова каждый год приносила разномастных телят — от неё шёл хороший приплод. Принесла она семь телят и издохла. Оставшаяся после неё седьмая тёлка тоже принесла семь телят и тоже издохла. Так прошло около шестидесяти трёх лет. Каждые шесть телят, рождавшихся от этих коров, хозяин отдавал людям — так и размножилась эта порода. Седьмой тёлок от последнего, седьмого колена — и по масти, и по нраву, и по всей своей стати — был похож на первую бурую корову. Телёнка этого и назвали Конгур Буга[3]. Когда он подрос, от него родились двое телят, не виданных ни в какие времена среди коров: тёлочка и серый бычок. После этого Конгур Буга стал беспокойным, начал мычать и реветь. Иногда, даже домой не возвращался с пастбища, пропадал, неизвестно где. 3. И вот однажды Конгур Буга исчез вместе с телятами. Тандыса опечалилась и подумала, уж не уходит ли от неё счастье. Обошла она в поисках [скота] ближние леса и горы. Дошла даже до урочища Бисуры, названного так по имени матери дива, но и тут не нашла своей скотины. Нигде не отыскав следов [животных], она подумала: «Постой-ка, видно, неспроста Конгур Буга был таким неспокойным» — и направилась к дороге, по которой сама пришла [сюда] невесткой. [Вдруг] увидела она следы копыт, кучи навоза и пучки шерсти, которые остались на шершавой коре берёзы, «А-а, оказывается, скотина ушла в мои родные края. Она не забывает своей земли», — решила [Тандыса] и отправилась вдогонку. Свои думы она вложила в песню, [которую] пела: 4. Я, искала-искала, мои ноги устали, Поднималась на скалы, холмы, косогоры, Смотрела, глаз не отрывая, Туда, куда ушли они торопливо. Конгур Буга мой, хау-хау. Бурый мой, хау-хау-хау. Зачем я вас только бранила? Слёзы лью на вашу дорогу, Взываю к вам с мольбою, Чего только не передумала: Думала, не задрал ли медведь [вас], Не воры ли [вас] угнали! Конгур Буга мой, хау-хау. Телята мои, зап-зап зау! Зап-зап-зап-зау! Хау-хау-хау! Хау-хау-хау! 5. Тандыса очень обрадовалась, что напала на след своей скотины, «Мои стенания и слёзная мольба дошли, наверное, до Бога», — думала она. Думы и печали, что на сердце моём, Следуют за вами по пятам. Или искренние мольбы мои мольбы С земли вознеслись до небес? Конгур Буга мой, хау-хау. Бурый мой, хау-хау-хау. Всем сердцем чувствовала я, Что вы устремились домой. Оказщывается, очень счастливая я: Ведь я напала на ваша след. [Эта дорога] — та самая, Которая ведёт в [мои] родные края. Конгур Буга мой, хау-хау. Теляточки мои, зап-зап зау! 6. И тогда, когда из отцовского дома шла в родной края Минея, тогда, когда искала свою скотину, Тандыса дивилась величию Урала. Смотрела она на крутые отроги и хребты Урала, на далёкие долины, подёрнутые синей дымкой, и завела песню: Через хребты великого Урала Путь себе пролагая Конгур Буга мой, за тобой иду вдогонку, Ноги мои очень устали. Конгур Буга мой, хау-хау. Бурый мой, хау-хау-хау. Куда же ты путь держишь, Дорогу напрямик пролагая? Как я останусь без скотины? Как по следам отыщу вас? Думая, что вот-вот вас настигну, Бегом и шагом иду за вами, Конгур Буга мой, хау-хау. Теляточки мои, зап-зап зау! 7. В те времена на великом Урале было несметное множество диких хищников и одиноким путникам здесь было опасно. Тандыса шла по острым камням и булыжникам Уральских гор и предгорий. Она изранила себе ноги. Но, превозмогая боль, она поглаживала свои ноги и печалилась, что у её скотины, должно быть, также посбивались и поранились копыта. Потом, напевая свои песни, она продолжала путь: Дороги на отвалах Уральских гор — Сплошь острый камень-кремень. Скотину, чья порода происходит из родных краёв, Ищу, всем сердцем стремлюсь [отыскать]. Конгур Буга мой, хау-хау. Бурый мой, хау-хау-хау. К голому колу [вас] привяжу, И побраню, и угощу, Надою молока, масло собью, Налажу своё житьё-бытьё. Так пообещала я тебе, Так обиду высказала свлю, Конгур Буга мой, хау-хау. Теляточки мои, зап-зап зау! 8. Животные Тандысы, как ступили на каменистую дорогу, так и шли, не сходя с неё: боялись, что если сойдут, заблудятся. Шли и щипали траву, растущую вдоль дороги. А когда хотели пить, утоляли жажду у истоков рек. Чтобы не заблудиться, ели по правую сторону дороги, а пили по левую, потому что это были животные, понимавшие, что их может ожидать. Тандыса удивлялась, что так шёл скот. Идёшь по вике-траве, обрывая цветы, Нюхаешь землю, чтобы узнать свой [путь], От жажды лижешь сверкающую росу, Тоскуешь по родной земле, Конгур Буга мой, хау-хау. Бурый мой, хау-хау-хау. Так, принюхиваясь, ты идёшь, Губами щиплешь траву, цветы. Оставив стойбище своё, Преодолеваешь дальний путь. Шаг свой не ускоряй, Не давай устать моим ногам, Конгур Буга мой, хау-хау. Теляточки мои, зап-зап зау! 9. Шла Тандыса вдоль скалистых гор, и встретилась ей куница, которая перебегала дорогу. Куница бежала-бежала, а потом, перескакивая с одного дерева на другое и резвясь, скрылась. Тандыса подумала про себя, что встреча с куницей — к добру. «Если бы я была куницей, я тоже, перелетая с дерева на дерево, догнала бы своих животных».
Куница, ты, оказывается для шубы мех,
Что спасает от зимних холодов. Всю землю, закрывающая [собой], Оказывается, — это ты Урал-гора. Ой, Урал мой, Урал! Смотрю на тебя со всех сторон. Конгур Буга мой, хау-хау. Бурый мой, хау-хау-хау.
10. После этого Тандыса слагала песни каждому зверю и птице — всем, кто встречался ей по пути, кто попадался ей на глаза. Шла она, шла и увидела стадо лосей. «Эти животные, наверное, в безопасном месте ходят», — подумала она и, поскольку устала, решила поспать здесь. Подошла к лосям, совсем близко, легла спать, а когда рано утром проснулась, то лоси [всё ещё] лежали, пережёвывая траву.
Исходя паром, жвачку жуя,
Лоси бродят стадами. Когда отправилась в путь, поняла, Что Урал и есть прибежище для всех! Конгур Буга мой, хау-хау. Теляточки мои, зап-зап зау! 11. [Тандыса] оглядывалась по сторонам. На вершинах высоких гор белеет снег. Впереди дремучий лес. «Кого только нет в этом лесу!»— встревожилась она. Когда с батыром Минеем впервые ехала по Уралу, он показался ей тогда таким тихим, безопасным. Ехали-ехали они, и перед ними пробежала черно-бурая, вся в серебре лисица. Миней тут же подстрелил черно-бурую лису из лука, показав свою меткость. Миней содрал с лисы шкуру, и, когда они остановились, чтобы поесть и попить, он повесил её на сук дерева. Настала ночь. Миней снял шкуру черно-бурой лисы, встряхнул ее — шкура вся заискрилась. Он положил шкуру Тандысе на плечи. В ночной темноте ее лицо и глаза осветились. 12. Утром, продолжив свой путь, Тандыса снова вспомнила прошлое и запела про Минея, который разгромил врагов, напавших на южных башкир: Семьдесят хитростей разных знает Серо-черная серебристая лиса, Когда есть отважные мужи, не посмеют Напасть злые враги. Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Бурый мой, хау-хау-хау! У Урала много сыновей, Не отдадут его напавшему врагу. На Урале много неприступных мест, Не пробраться [здесь] врагу. Пусть укрепляется мой Урал, Пусть падут перед ним враги. Бурый мой, хау-хау-хау! Теляточки, зап-зап-зау! 13. Перешла она журчащий ручей и пошла вниз по склону горы. Вдруг пронеслась перед ней и мигом исчезла из глаз дикая коза. Тандыса подивилась ее красоте и стремительности. Шла-шла Тандыса, кончились у нее припасы. Идет она голодная, готовая проглотить все, что может оказаться съедобным. Вот поляна. Покрывая ее всю, Борщевник листья распустил. Не думала, что далеко заведет Меня беспокойный мой скот[4]. Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Бурый мой, хау-хау-хау! Беглецы, остановитесь же. Утомили вы меня, То бегом, то шагом за вами иду, Озадачили вы меня. Бурый мой, хау-хау-хау! Теляточки, зап-зап-зау! 14. Тандыса с хрустом пожевала листочки борщевника и только-только появившиеся его стебли и немного насытилась. Она прошла мимо березовых рощиц, мимо редких лиственниц, через мелкий ельник, мимо толстых осин, через сосновый бор и вышла на опушку. Там стояла матка кулана и, расставив ноги, с наслаждением кормила своего жеребенка, не ведая никакого страха. Ростом высок, собою красив Обитающий на Урале кулан. Скот, уведенный из родных мест, Имеет обычай возвращаться назад — такими словами Тандыса утешила сама себя и звонко закричала, пронзив тишину: Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Бурый мой, хау-хау-хау! 15. Прошел теплый дождь, поднимая пар с земли, омывая горные хребты, на которых из-под лежащего пятнами снега обнажились поляны. Земля, омытая дождем, обрела новый пик, на склонах гор зазеленела трава. Тандыса вспомнила слова матери; «Мой голову под первым весенним дождем — не будешь болеть» — и, позабыв об усталости, о боли во [всем] теле, пошла дальше. 16. Пройдя дальний путь, Тандыса проголодалась. Она увидела гудящий рой пчел. Взглянула вверх на дерево — там из пробитого дятлом отверстия вылетают пчелы. Полезла она на дерево, схватилась за сухой сук — и он обломился, оттуда потек на землю мед. Ствол дерева оказался .полным старого, перезимовавшего меда. Тандыса досыта поела меда. Идя по скалистой горе, покрытой крупными, высокими лиственницами, Тандыса заметила парящих в небе орлов, услышала их громкий клекот. Это окрылило ее, а в сердце пробудились силы. 17. Отец и мать рассказывали Тандысе, что в старину шли страшные войны за Урал, что захватчики, проникавшие в глубь страны, грабили народ, насиловали женщин, отнимали и угоняли скот. Вспомнив об этом, она, глядя на раскинувшиеся шатром сосны, отдалась своим чувствам и, представляя себе, как батыры заставляли врага кровью платить за кровь, защищая родную землю, запела: Сосна с разлапистыми ветвями Высокие горы украшает. Кровь проливал, жизни не жалел Батыр, борясь против врагов. Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Бурый мой, хау-хау-хау! Вместительными бывают ножны, Хранящие меч батыра. Честь страны оберегающий Муж достоин уваженья. Призывающий мужа на битву Закон — есть такой в народе. Бурый мой, хау-хау-хау! Теляточки, зап-зап-зау! 18. Тандыса шла вперед, несмотря на усталость. Руки и ноги ее со всем обессилели. Вот спустилась она по пологому склону и увидела мелкий ручеек, который журчал по каменистому руслу. Перешла по камням через этот ручеек, поднялась на большой холм и увидела вдали высокие синие горы с вершинами до самого неба. Шла и удивлялась нагромождению огромных камней величиной с копну. Она вспомнила слова отца, который говорил: «Урал-батыр через каждые пятьдесят-сто лет накладывал один на другой камни». Потом она прошла мимо складчатых гор, мимо скал с нависающими, словно крыши, огромными камнями. «По рассказам дедов, здесь укрывались от проливного дождя воины Урал-батыра», — вот так подумала Тандыса. Потом, миновав крутые и глубокие теснины, она оказалась на равнине, окруженной со всех сторон высокими горами. «Здесь, в этом укромном месте, наверное, отдыхали воины», — решила она. [Тандыса] то карабкалась на гору, то снова спускалась вниз, протискиваясь между нагроможденными друг на друга камнями, переходила через ручейки с чистой водой и поднялась [наконец] на холм, надеясь найти там плоды или ягоды. Потом на склоне противоположного холма она увидела торчащие из земли каменные столбы и нагромождение круглых камней. Подумала: «Уж не могилы ли это наших предков? А эти белые-белые ковыли — не их ли волосы, что разбросаны тут и там?» Прислушалась к чириканью серых воробьев под ковылем, поглядела на плоские камни, торчащие из земли, и, продолжая свой путь, запела кубаир *, который она выучила от отца: 19. На Урал свой поднимался, Изо всех сил напрягался, Ногами в землю упираясь, О горы-скалы опираясь. Преисполнясь к врагу гневом, На Акбузе своём мчался, Горяча своего игреневого коня; Не жалея жизни, бился, Боевым кличем гнал врага, Поднимался, словно туча, Мечом, что держал в руках, Размахивал по сторонам, На врагов [своих] кидался, Словно медведь, боролся, В скачке обгонял всех он, Подбадривая: «Гони [врагов], гони!» Вторгшихся врагов дубасил, Хватал он их за горло, Испытывая свою доблесть, Черпая в храбрости силу. В схватке кидал их замертво, Совсем их силы лишая, Десятками он гнал их, Сотнями он гнал их, Муж-батыр, муж-батыр, Врагов заставив отступать, муж-батыр, Не жалея себя, сражался. О славе твоей в стране Вспоминая, так говорю [я], Говорю это я, говорю я. Кровь проливал, жизни не жалея, Стиснув зубы, он сражался, Врагов своих окружал он, Теснил и уничтожал он, Словно скала, грудь распрямив, Возвышался он горою, Преследуя злого врага, По дороге, которой тот пришел, Гнал его из своей страны. За пределы Иртыша оттесняя, Отгонял его, отгонял он. 20. Тандыса шла по равнине, поросшей редкими деревьями, и очутилась в объятиях гор. Пройдя низкие горы, поднялась выше, к каменистым сопкам и зарослям дикой гречихи. В юности она вместе с девушками верхом на лошади привозила эту гречиху снопами. Однажды ее горячий караковый иноходец, не дав поводья, понес Тандысу. Караковый иноходец помчался, словно летящая над землей птица, оставляя за собой клубы пыли. Он долго скакал по полям и равнинам, пока наконец не остановился усталый. Тандыса растеряла связки дикой гречихи. Она подумала, что возвращаться без дикой гречихи будет стыдно, и, привязав коня за повод к нижнему суку дерева, стала бегать и собирать дикую гречиху. Потом вскочила на каракового иноходца и погнала его вслед за подругами. На яйляу отца Тандысы, старика Улькара, и его сородичей стояла высокая крутая скала, на которой играли девушки. Теперь ей в синей дали показалась скала, похожая на ту. И вспомнила Тандыса, как она вместе с подругами и молодками играла под этой горой, как они веселились, кумыс сливая из бочонков и деревянных чаш. 21. Тандыса устала, обессилела, у нее болели ноги, ломило в суставах. Вот упали [первые] капли дождя, и через некоторое время пошел небольшой дождь. Вдали сгрудились черные тучи. Сверкнула молния, земля задрожала от грома. Только успела войти Тандыса в лиственничный лес, как хлынул ливень. Сверкали молнии, грохотал гром, и, обрушиваясь, свертываясь в кольца, огни молний носились вокруг Тандысы. Она металась из стороны в сторону, но огонь преследовал ее. Игра грома и молнии становилась все яростнее. [Гроза] сбивала лиственницы, расщепляла, крошила их, раскидывала по лесу вдоль и поперек. Перепуганная Тандыса заметила шапкообразный камень, прижалась к нему и закрыла глаза. Тут гроза сразу утихла, дождь прекратился, и гроза прошла. Кругом воцарилась тишина. С облегчением вздохну на Тандыса, [радостно] засияли у нее глаза. «Какие бы опасности тебя ни подстерегали, всегда найдешь, где спастись в объятиях Урала», — думала она с радостью и гордостью, идя своей дорогой. 22. Наступили сумерки. Тандыса стала искать удобное место для ночлега. Поднялась на скалу, одна сторона которой была пологой, а другая — крутой, и легла спать на ступенчатый мшистый камень. На случай, если вдруг появится медведь, она приглядела удобный путь для бегства — под самой скалой стояла пригнувшаяся к земле сосна. И впрямь под утро на Тандысу набрел медведь, искавший еду. Тандыса полезла на ту пригнувшуюся к земле сосну. Медведь тоже полез за ней. Дерево не выдержало его тяжести, с грохотом повалилось на землю. Тандыса уцепилась за высокую сосну, села на развилку ее ветвей и так спаслась. Медведь, бедняга, вместе с деревом покатился на землю, скуля и оглядываясь, он скрылся прочь. Тандыса снова сладко заснула. Ее разбудили теплые лучи красного солнца, поднявшегося из-за гор. С восходом солнца странница отправилась в путь. На поляне, где играли перепела, она поела спелой земляники. Вспомнила, как с девушками и с егетами плясала, играя в игру «Перепела», и мысленно повторила песню, которую егет пел девушке: Не запущу сокола своего, Не дам ему перепела поймать; Возьму да похищу тебя, Если очень долго заставишь ждать. 23. [Тандыса] шла по горным теснинам, по косогорам, пересекала речки с чистой прохладной водой. Шла она в глубоком раздумье: «В какие большие реки впадают эти ручейки? Если бы я текла, как эти воды, то скорее добралась бы до родного края!» Глазам ее открылась большая река, которая, извиваясь, протекала поблизости. Та река, наверное, Зилаир *. Возьму камень из нее для оселка; Если живой-здоровой на родину вернусь, На всю жизнь радость обрету. Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Хау-хау-хау, зап-зап-зау! 24. Отец Тандысы, Улькар, с двенадцати до тридцати лет учился в Тегеране на лекаря. Он был ученым человеком, готовил снадобья из разных трав, растущих на Урале, лечил людей, возвращал больным здоровье. В Тегеране он общался с поэтами, он имел пристрастие к поэзии и сам был сэсэном. Тандыса думала: «Если дойду, отец к моим ранам приложит листья мать-и-мачехи, смажет их красно-бурым соком из ворсистых листьев и излечит меня». И об этом она сложила песню: Пока сила есть, муж не умрет, Пока есть девясил, конь не падет. От ноющей боли снадобье одно — Это муравьиная кислота[5]. От каждой болезни есть Свое средство и способ [лечения] свой. Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Бурый мой, хау-хау-хау! 25. Израненные острыми камнями, исколотые чилигой*, побитые, потрескавшиеся ноги у нее болели, беспокоили ее. Шла [Тандыса] и думала, как бы избавиться от боли, и набрела на муравейники: один — величиной с котел, другой — с копну. Она нашла в них муравьиную кислоту и смазала ею ноги. Боль прошла, ноги зажили. Будто даже отдохнула, твердо ступая, она отправилась дальше. Шла-шла и вышла на край опушки. Слева пролегал глубокий овраг, а справа возвышался большой скалистый хребет. Идя вдоль опушки, Тандыса одолела один невысокий подъем, второй, третий и дошла до середины [хребта]. Хотела она сесть, отдохнуть, но увидела недалеко от себя круглую, как юрта, одинокую березу и подошла к ней. Эта одинокая, старая косматая береза росла на горной поляне, и под ней росла одна-единственная роза. Она осторожно взяла ее за стебелек, повернула к себе и с удивлением подумала: «Не оказался ли и этот цветок здесь случайно, как я?» Цветок начал раскрываться, все увеличивался и увеличивался, пока не стал с войлочную шляпу. Глазок его ослепительно засиял. Вдруг цветок заговорил тоненьким детским голосом: Путь твой далек, я знаю, Устала ты, я вижу. Остановилась бы ненадолго, Отдохнула бы немного, Смелая дочь своей страны, Красивая дочь своей страны. 26. Послышались звуки курая, надрывающие душу[6]. И певучие звуки, и песня лились, говорят, из расщелины между ветками березы. Сливаясь с этой мелодией, с противоположного горного хребта донесся стук копыт, сотрясающий землю. Над Уралом разнесся, говорят, никем до того не слыханный голос: Горы эти, излучающие свет, Горы эти, поднявшиеся из недр, — Пристанище моего рода они, Они опора моего дома и страны. Обернувшись на этот голос, [Тандыса] увидела: по противоположному хребту движется к горе Урал верхом на Акбузате батыр с мечом в руке, а ростом он выше облаков. Вспомнила она рассказы отцов и дедов и лодумала: «Это, наверное, дух Урал-батыра. Душа его бессмертна, он и теперь, говорили, объезжает, охраняет [страну], чтобы враг не ступил на Урал, не грабил, не рассеивал его народ. Значит, это правда». Она взглядом проводила видение, пока оно не исчезло за горами. 27. Долго еще шла [Тандыса], прошла крупный березняк, где березы росли вперемежку с редкими толстыми разлапистыми соснами и осинами, увидела торчащие из земли камни на склоне горы, белый ковыль и поняла, что это старое кладбище. Она вспомнила слова стариков, что спать на кладбище, среди могил, безопасно, поэтому предстоящую ночь решила провести здесь. Под утро, увидев во сне отца и мать, она поднялась, обрадованная, с просветлевшей душой и, потянувшись всем телом, взглянула на дорогу. 28. Когда Миней и Тандыса направлялись в дом жениха, ведя за собой стельную телку, которую им дали родители Тандысы — старик Улькар и старуха Ухэбике, — первое, что они увидели в этих степях, были бурундук и тушканчик. Тогда Тандыса, ласково глядя на Минея, сложила первую песню об Урале, о его богатырях: Один на вершине, другой на земле — Резвятся бурундук и тушканчик. Не самого [Минея], а лишь тень его увидав, Ни один из врагов не остался здесь. Лаская и поглаживая бурую корову, она сказала [тогда] впервые ласковые слова зова: Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Бурый мой, хау-хау-хау! Глядела она по сторонам и напевала: Будет спокойно в доме родном, Если есть в нём храбрый батыр. Враг не осмелится снова напасть, Если бесстрашные мужи есть. О Миней мой, смелый батыр! Страну защищающий муж, ау! Дом свой защищающий муж! 29. Тандыса миновала крутые скалы, обрывы, косые хребты, ровные поляны, камни величиной с большой стог, рвы и овраги, светлые лужайки, глухие чащи. Теперь каменистые, ребристые скалы Урала остались позади, изредка встречались островерхие невысокие горы. Она вошла в лес, в котором росли мелкая осина, дуб, липа, ильм и клен. «Кажется, давно уже я прошла половину горы Урал, не подхожу ли к концу ее?» — подумала Тандыса. Идя лесом, Тандыса очутилась на поляне с озерами и озерцами, а подальше увидела реку, которая текла, извиваясь. Было слышно, как шумели, пели, чирикали, порхали разные птицы. Сливаясь, звенели голоса чибисов, куликов, веретенников, коростелей. 30. Перейдя небольшую речку, [Тандыса] обошла мыс горы, поднялась на кручу и наткнулась на серогривого волка, который сидел на дороге, выгнув спину. От неожиданности она испугалась. Но потом отломила сук лиственницы [и взяла в одну руку палку] в виде сукмара *, в другую руку взяла гладкую сосновую палку и шагнула навстречу зверю. Когда волк, оскалив зубы, бросился на нее, она сунула ему в пасть гладкую палку, а суком лиственницы ударила его по голове. Волк скрылся в расщелине горы. 31. Шла Тандыса длинными дорогами в страдании и муках и заметила, что горы, земля и воды этих мест немного похожи на те, что в родном краю. Воспрянула она духом, запела и неожиданно потеряла след своей скотины. Бросилась туда, сюда, но найти его не могла. Увидела речку, которая текла, извиваясь, и решила отдохнуть на одной ее излучине. Там, в горах, Тандыса привыкла спать среди скал и поэтому на ровные берега реки смотрела с некоторой опаской. Когда село солнце, она подошла к отмели и, стоя прямо на берегу, выловила кишащих в воде хариусов и форелей, разожгла огонь, испекла [рыбу] и съела. 32. Три дня кряду искала она Конгур Бугу, сбежавшего с двумя телятами, крича во весь голос, а вечерами возвращалась на одно и тоже место на ночлег. Через три дня, когда она встала ото сна, на дерево возле реки села ворона и закаркала. Собрались сороки, затрещали. Глядя на сорок, она подумала, что это птицы священные, они, наверное, добрую весть принесли, и успокоилась. Наутро третьего дня Тандыса решила идти на юг. Тут она увидела озеро, с которого с криком взлетели утки кряквы. Егет-охотник стреляет и берет Утку крякву с луговых озер; Если человеку суждено, испытает он На свете столько мучений и бед! — пропела она, и голос ее разнесся далеко. Когда перешла вброд маленькую речку, увидела она на стволе лиственницы шерсть своих животных, которые потерлись о дерево, и обрадовалась, свернула направо по этой дороге. Белый цветок с цветком фиалки Делятся тайною своей. Хоть сама пребываю от вас вдали, Разговариваю с вами в душе. 33. Песня разнеслась по [всему] лесу, отозвалась эхом в горах и скалах, вновь вернулась к ней. Голос донесся через гору до ее скота, и тот побежал к своей хозяйке. Вот подбежал, говорят, Конгур Буга с двумя телятами, Тандыса обняла их, обласкала, и животные снова двинулись вперед. Тандыса последовала за ними. Скотина ушла вперед и остановилась возле старенькой юрты. Подошла и Тандыса. Навстречу вышла старушка, очень старая, согнувшаяся до самой земли. Тандыса увидела у старухи на лбу родинку, она смотрела, с трудом узнавая свою мать. Из юрты вышел столетний старец. Тандыса узнала и отца, назвалась родителям. «Правда ли это или нет?» — говорили старик со старухой и, не веря глазам своим, ощупывали руки дочери, пристально смотрели на нее. 34. Тандыса прижала родителей к груди и запела: Подойди же, подойди, моя мать, Не удивляйся, мой отец! Дайте вдоволь насмотрюсь на вас, Соскучилась, дайте насмотрюсь [на вас]. Слезы свои я пролью, Истосковалась, хотела вас повидать. От слез и рыданий состарилась я. Вода, чтобы мне пить, еда, чтобы мне есть, Видно, остались на этой моей земле. Недолго мы пробудем здесь: Там осталось у меня десять детей, Все десять — красавцы [мои], Как и отец их, батыры они. 35. Радостно встретили Тандысу. Отец и мать старались угостить ее. Поела, попила, успокоилась немного дочь и говорит: Успокоилась моя душа, Передохнула скотина моя. Зная, что дочь много недель шла из далеких краев и прошла трудный путь, устала, изнемогла, обессилела и похудела, старуха Ухэбике сказала: «Дитя мое, ты устала, ложись ко мне на колени» — и положила подушку. «Ложись ко мне на колени»,— повторяла она. Отец ее, старик Улькар, начал натирать ей потрескавшиеся, израненные ноги курдючным бараньим жиром. Тандыса погрузилась в сладкий сон. На нее капнула одна-единственная теплая слеза матери — [будто] слеза, [пролитая] в первую встречу ее молодых матери и отца. Потом из глаз [матери] капнуло [еще] по одной горячей слезе. Это были слезы разлуки матери с дочерью. Они упали и словно прожгли Тандысе лицо, и она, вздрогнув, проснулась! Увидела отца и мать, радостно улыбнулась, снова легла к матери на колени и уснула крепким сном. 36. Проспав два дня и одну ночь, [Тандыса] проснулась. В ее честь устроили угощение, развлечение и игры. А [её] скотине сказали: «Вы тоже дорогие наши гости» — и дали полизать соли. Глава рода сам протянул Тандысе чашу, полную кумыса, и сказал: «Пей вместо материнского молока, дочь моя». Тандыса взяла в руки чашу и, покачиваясь, запела: Завтра с рассветом уходим в дорогу, Путь преграждают высокие горы. Конгур Буге и телятам Хищники Урала не угрожают. Перед народом она дала клятву до самой смерти не забывать родную землю, отца и мать. Ели, пили, веселитесь, праздновали возвращение любимой дочери в родной дом. Взгрустнулось Тандысе, и запела она такую песню: Ешьте, друзья, и пейте, От угощенья дом не оскудеет; Когда твой час роковой настанет, Ни капли воды ты не проглотишь. 37. Наутро собрались люди, вышли ее проводить. Старейшины рода произнесли слова напутствия, отец и мать — свой завет. Самая старшая в роду старуха запела, обращаясь к Тандысе и ее родителям: Не забыл родную землю Этот скот, приносящий достаток, Сердце разрывается от тоски Из-за дитя, которое ты грудью кормила. Девять месяцев носит под сердцем, Терпит боль родовых схваток, Кормит грудным своим молоком, Нежит, зрачком своих глаз называя, Полдуши отдает она ребенку — Знайте же — мать это. Знайте же это, знайте. 38. Мать: Дитя мое — долька сердца, очей моих свет Прощай, если [тебя] вновь не увижу. Встретились мы так неожиданно. И сегодня разлучаемся [навечно]. Конгур Буга мой достаток приносит, Вернулся, чтобы узнать о житье-бытье нашем Дочь моя Тандыса, очей моих свет, Соловей мой, выросшая в ласке, Обрадовала ты свою мать, Обрадовала своего отца. Конгур Буга, хау-хау-хау! Бурый [мой], хау-хау-хау! 39. Отец: Многим домам, оказывается, счастье приносит Корова, которую я подарил вам. На этот раз дам мелких животных, Чьи копыта раздвоены, рога шишками. Конгур Буга мой, животные мои! Там у меня зять и внуки мои; Не отставая, идите вперед, Прямую дорогу выбирая в горах. В целости до дома добирайтесь, От нас привет передайте, 40. Глава рода пропел так: От старейшин [нашего] рода Передай доспехи нашему зятю; Каждому сыну своему Передай лук и стрелы; Каждой дочери своей Передай перстень и расшитый надлобник Не только человек, но даже скотина, Поведя телят за собою, Волоча за собой волосяную веревку, Возвращается на земли родные. Для понятливых это будет примером, Для непонятливых — осужденьем. Конгур Буга мой, животные мои, Подойдите же ко мне, подойдите. Счастья и достатка знак привяжем Теленочку на шею. На барана, чьи рога, как улитка, Узелок приплода повесим; Овце твоей двурогой Нескончаемого рода желаем, У коз и козлов твоих Пусть много будет шерсти и пуха, Пусть они расплодятся, размножатся, Заполнят долины и горные теснины. Пусть ребра твоих баранов Покроются хрустящим жиром, Пусть беды их обходят И не лежат они покалеченными; Живи ты в сытости, в достатке. Пусть скот твой добро и счастье приносит! 41. Самой последней выступила вперед повидавшая много горя на своем веку старуха Гульхылу — вдова брата Тандысы, который был убит на войне с хуннскими тюрками. Она спела, говорят, прощальную песню: Течет и течет, огибая горы, Быстрая река, именуемая Хакмар, Спою-ка тебе я на память, Запомни ты эту мою песню. Тандыса в ответ: Река Мохак * совсем неглубока, По пояс самое глубокое место. Словно стрепет-птица, трепеща в полете, Из родного края я улетела. В знак пожелания счастья и достатка отчему дому Тандыса оставила пришедшего с Конгур Бугой серого бычка. Повесили ему на шею для красоты кисточки. Оставшиеся пожелали Тандысе безопасной, счастливой дороги. 42. Отправилась Тандыса в путь, перевалила через четыре или пять горных хребтов и остановилась на лужайке, богатой травой, чтобы покормить и напоить животных. Отдохнула немного, собралась идти дальше, и тут догнали ее двенадцать верховых девушек и егетов. Они остановились перед ней: — Бабушка Тандыса, — говорят, — ваша мать скончалась, похороните ее. Тандыса, боясь, что счастье и добрые пожелания родителей пропадут, а пережитые ею муки и беды последуют за ней, шла, ни разу не оглянувшись с тех пор, как покинула отчий дом. И теперь, не оглядываясь, шла она, смотря только вперед. Она сказала: — Дети мои, слушайте и запоминайте, а потом, ничего не забыв, передайте мои слова всем. Пусть похоронят мою мать у обочины этой дороги. Каждый, кто будет проходить или проезжать здесь, вспомнит о ней. Старуху Ухэбике похоронили у обочины дороги. Тандыса, простившись с прахом матери, пошла со своей скотиной дальше. Люди шли, провожая ее в путь, Тандыса свернула к могилам своих предков. Пришедшие с ней люди сели на землю. Тандыса, по древнему обычаю, попрощалась с прахом предков. 43. Тандыса вышла на дорогу, по которой шла сюда, и много дней подряд все шла и шла по Уралу. Недели, месяцы текли, говорят. Шла-шла она, и [вот] вдали засинела гора Иремель у истоков Идели. То, что мы видим, сидя здесь,— Это гора Иремель у истоков Идели. Когда уходили мы, все было цело, В благополучии ли [сейчас] моя страна? Много утекло [времени], как ушли мы, Сердце мое туда рвется, Сердце взволновано мое — Устала я, извелась, Контур Буга мой, теленок мой! Бурый мой, хау-хау-хау! Следуйте же за мною! Теперь не уйдете из моего дома. 44. Шли-шли по Уралу и прошли по высоким хребтам, видимым издалека. Поднялась [Тандыса] на самую высокую вершину, отдохнула немного и сказала так: Цепи вершин, седловины, ущелья, хребты — Это, оказывается, краса Уральских гор; Разлапистые, разросшиеся деревья — Это, оказывается, шапка, возвышающаяся на них. Конгур Буга мой, хау-хау-хау! Темно-бурый бычок мой, хау-хау-хау! Животные мои, поднимайтесь в путь, Вдоволь наелись вы, Бурый мой, хау-хау-хау! Не отставая, следуйте за мной, Козочки мои, кэз-кэз-кэз! Ягнята мои, бэр-бэр-бэр! К знакомому дому подходим мы, Радости ожидают нас. 45. Немалый путь прошли. На восток и на запад от великого Урала виднелись высокие горы. Вот виднеется Алатау *, Посмотрите — если хватит глаз, А там высоко — Иремель, Знайте — мы мимо нее прошли. Конгур Буга мой, животные мои, Досыта наглядитесь, Узнайте, приметьте [ее], За помните навсегда. Еще нам немало идти, Правее остался Курташ *, Ряз * и Кагыташ * — в стороне, На юге — Кыркты*, Ирендык*, На севере — сопка Сахра *. Размахивая руками, Много дорог я прошла, Конгур Буга мой, бурый мой, Хау-хау-хау! Телята мои, зап-зап-зап! Козочки мои, кэз-гэз-гэз! Ягнята мои, бэр-бэр-бэр! Тандыса, глядя на Полярную звезду, на созвездия Рака, Зодиака, на Большую Медведицу, на Стожары, определяла, куда она идет, до какой горы дошла. Все измерила, вызнала. 46. Старик Миней, сыновья и дочери радостно встретили Тандысу, которая вернулась со своим скотом. В честь ее благополучного возвращения устроили большой туй. Дорогу, по которой с севера на юг пересек башкирские земли сбежавший [ее] скот, завещанный для размножения породы, стали называть «Дорога Конгур Буги». С тех пор, говорят, бурый скот стал считаться священным, а бурая масть — благородной мастью. См. Башкирский народный эпос. Москва, Наука, 1977, С. 265-372 УРАЛ-БАТЫР | АКБУЗАТ | БАБСАК И КУСЭК | КОНГУР-БУГА | Другие эпические сказания башкир | Сведения о вариантах | О башкирских эпических напевах. Словарь | Башкирские сказители и их эпический репертуар |
